Янюрек и Ярошек

Обходил лесной черт Ярошек свои лесные владения, смотрел, все ли в порядке. Хозяйство большое — глаз да глаз нужен. Муравьи к зиме готовятся — летние ходы запечатывают. Медведь в глухом углу берлогу себе облюбовал, пока гуляет, а по первому снегу заляжет. Утки-гуси улетели, вроде бы никто не отстал. Два лося из-за красавицы лосихи подрались. Постучали рогами, покричали друг на друга и разошлись в разные стороны. Опять тихо в лесу. Темнеть стало.
Только слышит Ярошек, будто плачет кто-то. Пошел на голос, подкрался к полянке, из-за кустов лохматую голову выставил.
Посреди поляны стоит сухое дерево, растопырило корявые сучья, словно цепкие лапы. А под деревом человек. Из глаз слезы капают, руки длинную веревку распутывают, сам приговаривает:
— Ой, лихо мне! Неохота с белым светом прощаться, да, видно, судьба такая.
— Ты что? — испугался Ярошек. — Никак вешаться хочешь?
— Эх, хотеть не хочу, а приходится.
— Так кто ж тебя заставляет?
— Добро, что хозяин мне сделал.
— Как же это добро до петли тебя довело? — удивился Ярошек. — Никогда такого не слыхивал.
— Да очень просто… Такое уж хозяйское добро — сперва сладким показалось, потом горьким обернулось.
— А ты расскажи, — сказал Ярошек, — может, чем помогу.
— Это ты-то поможешь! Небось хозяин не без вашей чертовой помощи обошелся.
— Не знаю, — говорит Ярошек, — только черт черту рознь.
— У одного рога подлиннее, у другого покороче — вот и вся разница. Ну да расскажу, хуже не будет. Все едино вешаться.
И начал рассказывать.
— Зовут меня Ян, прозывают Янюрек…
— А меня Ярошеком кличут, — вставил лесной черт.
— Ярошек так Ярошек, — ведет свое Янюрек. — Семь летназад женился я. Землицы у меня было немного, избенка старая, лошаденка незавидная, а все жить да хозяйствовать можно. Вдруг является богатый сосед добро нам делать. Дает денег на обзаведение. Ясное дело, в долг. Я сдуру и взял. В следующее лето неурожай случился, долг я не отдал. На тот долг проценты наросли. А тут дети; а тут лошадь пала. Так и пошло: что ни год, то новый рот, а каждый третий год — недород. Теперь и изба не моя, и земля не моя. Выходит, он полный надо мной хозяин — все его. И сам я со всеми потрохами — тоже его. И заметь — это только все за проценты. Как уж он, окаянный, считает, сам не знаю. А жена и дети холодные, голодные сидят. Вот я и надумал повеситься. Может, тогда их люди пожалеют, помогут, может, смерть долг спишет.
Ярошек слушает да носом шмыгает. Глянул Янюрек, а лесной черт в три ручья плачет.
— Ну, того не легче, — говорит Янюрек. — Сам наплакался да еще черта до слез довел. Ты-то чего ревешь?
— Деток твоих жалко, — отвечает Ярошек. — У меня у самого пятеро чертенят, мал-мала меньше.
— Шел бы ты, куда шел, только сердце растравляешь, — вздохнул Янюрек, сделал петлю из веревки и накинул на шею.
Тут черт Ярошек прямо козлиным голосом завопил:
— Погоди, не вешайся! Не могу я этого видеть. Идем лучше со мной. Я тебе что-то покажу.
Разобрало Янюрека любопытство: что ему черт показать может?
— Ладно, — согласился он, — веди. Ночь велика, еще успею повеситься.
Завел Ярошек Янюрека в глухую лесную чащу. В такие дебри, где птица не пролетит, хорек не продерется, только черту в пору туда дорогу сыскать.
— Эй, дальше не пойду, — заупрямился Янюрек. — Надоело мне по лесным чащобам таскаться.
— А мы уже и пришли, — отвечает Ярошек. — Глянь-ка вверх.
Посмотрел Янюрек — старое грушевое дерево над ним ветки раскинуло, и груш на нем больше, чем листьев.
— Эка невидаль — дикая груша! — рассердился Янюрек. — Ради этого ты меня от дела оторвал?
И повернул было обратно.
— Стой, стой! — ухватил его за полу Ярошек. — Груша-то не простая. Потряси дерево — увидишь, что будет.
Взялся Янюрек за корявый ствол, начал трясти.
Ох и звон поднялся! Листья облетают — серебряные талеры на землю валятся, груши падают — золотые дукаты по земле раскатываются.
Тут уж Янюрек постарался во всю силу, ни одной груши, ни одного листика не оставил на дереве. Набил серебром-золотом карманы, шапку наполнил, веревкой — той самой, на которой вешаться собирался, — подпоясался потуже и за пазуху еще насыпал. Сколько было, все с земли подобрал. Потом обернулся, хотел Ярошеку спасибо сказать, а того будто и не было, сгинул, не попрощался. Только слышно — вдали кто-то вздыхает да бормочет:
— Эх, простота моя, простота! Поддался на жалость, теперь отвечай перед чертовым начальством. Как бы выволочкой не кончилось!
Совсем уж к полночи выбрался Янюрек из лесу. Как ни спешил домой, а будто кто его за ноги схватил, когда проходил мимо дома богача хозяина. Застучал он к нему в окно. Выскочил хозяин заспанный, злой.
— Ты что, голодранец, ночью в дом ломишься, спать не даешь?
— Я из-за тебя больше ночей не спал, — отвечает Янюрек. — Говори, сколько я тебе должен.
Захохотал хозяин:
— Не иначе тебе во сне золотые горы привиделись. А наяву тебе во всю жизнь не расплатиться. Должен ты мне мерку серебра да кружку золота.
— Это с процентами? — спрашивает Янюрек.
— С процентами.
— А проценты по ночам растут?
— Нет, только днем, — усмехается хозяин.
— Ну ладно, тогда я утром с тобой расплачусь.
Ушел Янюрек, а богач жену будит.
— Вставай скорее, — говорит, — что-то я без тебя не разберусь. Янюрек тут приходил, долг посулил отдать. Я ему в насмешку велел отмерить мерку серебра да кружку золота. А он и усом не повел, сказал, утром принесет. Что бы это значило?
Жена переполошилась.
— Сбегаю, может, подгляжу что.
Побежала. Немного времени прошло, она уже назад вернулась. Платок на сторону сбился, еле дух переводит.
— Ой, муженек, что я видела! Оконце у Янюрека завешено, да щелка осталась. Я и подглядела. Сидят Янюрек с женой у стола, а на столе горой золото и серебро насыпано. Янюрек золотые монеты считает, жена — серебряные. И столько там богатства, что он тебе мерку отдаст и убыли не заметит.
— Верно, Янюрек клад нашел, — говорит хозяин. — Привалила ему удача.
— Ты что мелешь! — напустилась на него жена. — Наша это удача! Земля не его, а наша, изба не его, а наша, и сам он не свой, а наш. Вот и выходит, что весь клад наш.
— Так-то оно так, — почесал затылок хозяин, — да как этот клад отберешь?
— Напугать его хорошенько надо, — говорит жена. — Они из дому убегут, а мы тем часом свое добро заберем.
Надел хозяин ослиную шкуру — как раз на той неделе осел у них околел — и побежал к дому Янюрека. Стучится в оконце, ногами, будто копытами, топает, ухает филином, волком завывает.
Янюрекова жена до полусмерти испугалась. Дети проснулись, заплакали.
А сам Янюрек трубочку покуривает, посмеивается. Чего ему бояться? Черта? Так черт сам ему помог. Хозяина? Деньги есть — и хозяин не страшен.
А богач под окном бесом беснуется. Такой шум поднял, что воробьишки под стрехой запищали, куры в курятнике закудахтали, собаки залаяли, в лесу медведь заревел спросонок. Ярошек, лесной черт, проснулся.
Прислушался, сказал себе:
— Верно, это Янюрек веселится. Счастье-удачу празднует. Пойду-ка и я с ним повеселюсь.
Прискакал к избе Янюрека, видит — богач в ослиной шкуре под окном скачет.
— Да он никак вздумал себя за черта выдавать! — догадался Ярошек. Тут разобрала его обида. — Ишь, ослиную шкуру напялил! Разве наши парни, черти да бесы, на ослов похожи? Нарядиться не умеют? Уж если они замыслят кого напугать, так такое придумают, что у любого человека волосы на голове зашевелятся, у любого зверя шерсть на загривке дыбом встанет. А этот только и умеет сапожищами топать да надрывать глотку. Сволоку-ка я самозванца в пекло, пускай его там наши черти с самых азов чертову науку заставят проходить.
И сволок.
А ослиную шкуру повесил под окнами богача на память его злой жене.
С той поры Янюрек со своей семьей горюшка не знали. А та веревка, на которой Янюрек вешаться хотел, послужила еще. Жена Янюрека на ней белье сушила.