Тайна Флорио
Случилась эта история в славном городе Флоренции. В каком же другом городе она могла случиться? Речь ведь пойдет о прекрасных статуях. А ведь как раз Флоренция и прославилась на весь мир великими ваятелями, художниками и зодчими.
Так вот, жил в славном городе Флоренции молодой скульптор Флорио. За статуи, высеченные его резцом из мрамора или отлитые из бронзы, платили огромные деньги. А между тем Флорио оставался жалким бедняком, чуть лине нищим. Да и имени его почти никто не знал. Зато не сходило с уст ценителей искусства имя его учителя, Мастера Фабиано. Фабиано и впрямь был когда-то хорошим ваятелем и живописцем. Со всех концов Италии к нему приезжали молодые художники, чтобы учиться у него мастерству. Но слава вскружила голову Фабиано. Он слишком много думал о блеске своего имени и о богатстве. Дружбу он старался водить только со знатными синьорами и добился знаков внимания даже от самого герцога. Все реже он брался за резец или кисть. В эту пору и поступил к нему в ученики пятнадцатилетний юноша Флорио.
— Скажи, мастер, — спросил он в первый день, — как изваять статую, чтобы она была прекрасной?
— Очень просто! — засмеялся Фабиано. — И очень трудно. Я отвечу тебе словами величайшего из мастеров — словами самого Микеланджело. Возьми глыбу мрамора и отсеки от нее все ненужное.
Флорио много думал над этим советом, а еще больше трудился. Прошел год, второй и третий. Как-то Фабиано, поздно вечером вернув-шись с шумного карнавала, заглянул в свою мастерскую. В дальнем углу
Горела одинокая свеча. При ее свете работал Флорио, Фабиано неслышно подошел сзади и замер, восхищенный — так прекрасно было изваяние, вышедшее из-под резца юноши. Фабиано с горечью подумал, что ученик опередил его.
Восхищение сменилось завистью, потом страхом. Он словно слышал, как повсюду говорят о Флорио, а о нем, Фабиано, молчат. Веселая карнавальная маска выпала у него из рук. Флорио вздрогнул и обернулся. Увидев Фабиано, он поклонился и сказал:
— Взгляните, мастер! Достиг ли я чего-нибудь?
— Что ж, работа неплоха, — ответил небрежно Фабиано. — Ты не напрасно трудился. Но доверься моей опытности. На творения безвестного художника, как бы хороши они ни были, никто и смотреть не захочет. Толпа поклоняется громким именам. Но я помогу тебе. Я согласен вырезать свое имя на пьедестале статуи. Я сделаю больше: я уплачу тебе за нее сто флоринов, хотя никакой прорицатель не скажет, выручу ли я даже десятую часть этого.
— Спасибо, учитель! — воскликнул простодушно Флорио. — Как вы добры ко мне! Лучшая для меня награда, что мою статую увидят люди и, может, она принесет кому-нибудь радость.
— Если ты будешь работать не хуже, я, пожалуй, соглашусь поставить свое имя и на других статуях. И за каждую из них я буду щедро платить тебе по сто флоринов. Но помни, никто не должен знать о нашем договоре.
— Клянусь своим резцом, — ответил юноша, — из моих уст никто об это мне услышит.
Вот почему Флорио оставался нищим и безвестным, а слава Фабиано засняла новым ярким светом.
У Флорио был друг — молодой поэт Симоне. Хотя один работал резцом, а второй сплетал слова в причудливые узоры стихов, мыслями они были близки, как кровные братья. Долгие часы они проводили вместе, гуляя в окрестностях Флоренции. Симоне часто читал свои стихи и стихи иных поэтов, Флорио же всегда говорил о творениях других мастеров и никогда о своих. И Симоне не раз спрашивал себя, почему Флорио, который, как чуткая струна, отзывается на прекрасное, прозябает в подмастерьях и сам, как видно, ничего не создает. Удивлялся он и другому.
— Во имя Вакха — бога веселья, объясни мне, как этот придворный блюдолиз Фабиано может извлекать из мрамора полные жизни и мысли статуи! Говорю тебе, Флорио, тут кроется какая-то тайна.
Флорио только грустно улыбался в ответ.
Но однажды случилось так. Флорио условился встретиться с Симоне, но тот не пришел в назначенный час. А Симоне как раз сочинил новый сонет инепременно хотел прочесть его другу. И вот, недолго думая, Симоне отправился в мастерскую Фабиано. Однако двери мастерской были заперты. Тогда Симоне вспомнил о том, что как будто в доме есть еще и второй ход, дляслуг. Он прошел во внутренний дворик с фонтаном, поднялся по узкой лестнице на галерею и через кухню вошел в дом. Навстречу ему не попалось ни одной живой души, да и в мастерской было пусто. И все же Симоне чувствовал, что в доме кто-то есть. Пройдя множество комнат и коридоров, он вошел в пристройку, находившуюся в самом отдаленном углу здания. Наконец Симоне разгадал тайну Флорио и Фабиано. Флорио стоял перед статуей. Она, казалось, была уже закончена. Но Флорио снова и снова касался резцом белого камня. И каждый раз Симоне поражался необходимости прочерченной линии. Статуя изображала девушку, почти девочку, смотрящуюся в зеркало. Ее лицо, руки, плечи — все говорило о том, что она предчувствует счастье, сама еще не зная, каким будет это счастье. Статуя не была похожа ни на одно творение, когда-либо виденное Симоне, и в то же время она была будто родной сестрой всех тех статуй, которые принесли настоящую славу Фабиано и на которых стояло его имя.
— Теперь я знаю правду! — воскликнул Симоне. — Какой же он негодяй! Флорио оглянулся и побледнел.
— Молю тебя, молчи, если ты не хочешь сделать меня бесчестным человеком. Я поклялся ему свято соблюдать договор.
— Но ведь ты мне ничего не говорил. Я увидел сам, — возразил Симоне.
— Фабиано этому никогда не поверит, — покачал головой Флорио. И он так просил своего друга хранить случайно раскрытую тайну, что Симоне согласился.
Спустя неделю Фабиано объявил флорентийцам, что он закончил новую статую и что каждый, кто хочет, может прийти на нее посмотреть. В среду ровно в двенадцать часов, он снимет с нее покрывало. В среду, ровно в двенадцать часов, в мастерской Фабиано собралось много народу. Тут были художники, музыканты, знатные горожане. Сам герцог с придворными пришел посмотреть новую работу ваятеля. Был здесь, конечно, и Симоне. А в стороне от всех стоял безвестный подмастерье Флорио. Многие из присутствующих даже не знали, как его зовут.
Вот Фабиано сдернул холст, закрывавший статую. Толпа, собравшаяся в мастерской, замерла в восхищении. Первым заговорил герцог, ведь он был самым знатным, и ему подобало сказать первое слово.
— Благодарю тебя, мой Фабиано, за доставленную нам радость. Лукавая прелесть этой девушки возвращает нас к далеким дням нашей юности, когда все еще было у нас впереди и все было неведомым и манящим. Твоя статуя полна жизни. Не хватает только, чтобы она заговорила.
— О, ваше величество, я счастлив вашей похвалой, — отвечал, низко кланяясь герцогу, Фабиано. — Льщу себя надеждой, что это заслуженная похвала. Если бы статуя и в самом деле могла заговорить, она рассказала бы, скольких бессонных ночей и дней, полных труда, она стоила своему создателю.
Все разразились рукоплесканиями в ответ на эту короткую речь, полную скромного достоинства. Не рукоплескал один Симоне. Он смотрел на своего друга. Глаза Флорио были полны слез. Тогда Симоне шагнул вперед и обратился к статуе: От нежного лица струится тихий свет…
Ты — юность, и мечта, и тайна, Ты тщетно ищешь в зеркале ответ, Разгадку красоты твоей нежданной.
А мы стоим смущенною толпой, На мраморное глядя изваянье.
Скажи нам, молчаливая, открой, Чье ты созданье?
И вдруг статуя заговорила. Она не сделала ни одного движения.
Только чуть приоткрыла изогнутые, словно лук стрелка, губы. Статуя сказала:
В тиши ночей медлительный резец Меня из камня вывел к свету.
Не Фабиано, нет, мне Флорио отец, Безвестный Флорио, хоть он молчит об этом.
Произнеся эти слова, статуя сомкнула губы. Но тут гневными голосами закричали другие статуи, ее сестры и братья: Сотрите с нас неслыханный позор! Нас создал Флорио! А Фабиано — вор! И снова в мастерской наступила тишина. Все стояли, словно
Пораженные громом. Потом огляделись по сторонам, ища глазами Фабиано. Но его
Уже небыло в комнате. Бежал ли он от упреков своей нечистой совести, испугался ли заслуженного гнева герцога и презрения сограждан — неизвестно. Только никто никогда его больше не видел.
— Флорио! Эввива Флорио! Да здравствует Флорио! — дружно закричали собравшиеся в мастерской.
А герцог сказал:
— Кто пасет своих овец на чужом пастбище, рано или поздно потеряет всю отару. Все лисы когда-нибудь да встретятся в лавке меховщика. Если черт прикроет рога, его выдаст хвост; если он подберет хвост, его узнают по копытам. Пусть негодяй Фабиано теперь твердит про себя эти поговорки. Но объясни мне, Симоне, какой силой ты заставил заговорить мрамор? Я думал, что в наш просвещенный век чудес не бывает.
Симоне ответил.
— Но тут и не было чуда! Посмотрите на статуи, ваше величество. Они безмолвны, но и сейчас они кричат о том, кто их изваял. Всякое истинное произведение искусства, будь то картина, скульптура, музыка, говорит голосом своего творца. Я постарался лишь сделать этот язык более внятным.