Сума, дай ума!

Жили старик со старухой. Жили-горевали, с хлеба на квас перебивались. С весны до осени беду бедовали: лебедой да ягодами кормились.

Как-то раздобыл старик лукошко пшеницы и говорит:

— Все люди сеют да пашут, посеем и мы — будет у нас осенью свой хлеб.

Посеяли. Уродилась пшеница на славу. Старик со старухой не нарадуются, ходят каждый день, пшеницей любуются: пшеница стеной стоит, колос колоса тяжелее. Соседи завидуют:

— Эдакого урожая век не видано!

Приспело время хлеб убирать. Старик серпы наточил:

— Завтра, старуха, пойдем пшеницу жать!

В ту пору поднялся сильный ветер, налетела черная туча и выпал на старикову делянку крупный град. Тем градом выбило всю пшеницу, ни одного колоска не осталось.

Закручинился старик, голову повесил, а старуха ругается:

— Всю жизнь я с тобой, с бесталанным, горе горевала. Ни в чем тебе удачи нет. В кон-то веки разжились семенами да вырастили пшеницу — и тут лихо пристигло, стряслась беда. На иных полосах колоса не попортило, а у нас и зерна не осталось.

Утешает старик:

— Не плачь, старуха, не горюй, слезами да руганью убытков не воротишь. Тучу ветер пригнал, станем управу искать — пусть ветер и убытки возместит.

Еще пуще старуха заругалась:

— Совсем ума лишился, мелет языком, чего слыхом не слыхано. Ищи-ка теперь ветра в поле! А старик свое твердит:

— Пойду с ветра спрашивать: ветер виноват — ветер и в ответе.

Обулся, оделся, взял в руки батожок и тронулся в путь-дорогу.

Шел он долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли и добрался до высокой горы. Возле горы стоит большая изба. В избе четыре крыльца: одно выходит на восход солнца, другое — на полдень, третье — на запад, а четвертое крыльцо — на полночь.

В ту пору загремели ведра, спустилась по воду к реке старуха, старая-престарая — чуть только на ногах держится. Зачерпнула воды.

Поздоровался старик:

— Здравствуй, бабушка! Дай-ка подсоблю тебе воду донести.

— Здорово, добрый человек! Спасибо на приветливом слове. Проходи в избу, отдохни с дороги, а с ведрами я и сама управлюсь: я еще могутная.

Поднялись на крыльцо, вошли в избу. Старуха стол накрыла, гостя накормила, напоила, на печь уложила и стала выспрашивать:

— Куда, добрый человек, идешь, куда путь держишь? По своей ли воле к нам попал или неволя-нужда привела?

— Ох, бабушка, не знаешь ты моей беды. Вырастили мы со старухой пшеничку, да пригнал ветер тучу с градом, и выбило все начисто — зернышка не осталось. Нечем нам жить, хоть ложись да помирай. И вот пошел я по белу свету управы искать.

— Ну, коли так — дело поправимое. Я ведь мать всех четырех ветров, и сыновья из моей воли не вышли. По всему видать, обидел тебя озорник Полуночник, мой меньшой сын, горазд он на такие дела. Повремени немного: воротятся сыновья домой, заставлю виноватого тебе убытки воротить.

Через малое время послышался шум с восточной стороны, распахнулись двери с восточного крыльца — прилетел Восточный ветер. Вслед за тем пахнуло теплом с полуденной стороны — и слетел в избу с полуденного крыльца ласковый Полуденный ветер. И в ту же минуту из тех дверей, что на закат солнца выходят, явился Западный ветер. Как вдруг загремело, зашумело кругом, изба заходила ходуном — и с хохотом да с присвистом ворвался в избу с полуночной стороны Полуночник-ветер.

— Ох, и задал я сегодня страху судам на море! Наигрался, натешился, есть хочу!

Старуха тем временем на стол накрыла, накормила, напоила сыновей и говорит:

— Ну, кто из вас, сынки, недавно беду натворил?

Позвала старика:

— Ступай, говори, не бойся ничего! Старик спустился с печи и рассказал все, как дело было. Присмирел Полуночник, голову опустил.

— Видно, ты, Полуночник, виноват,- сказала мать,- тебе и ответ держать.

— Ничего, мама,- Полуночник головой тряхнул,- все дело поправится! А ты, гость дорогой, смел да напорист — эдаких я люблю. Коли не побоялся на меня управу искать да всю правду в лицо сказать, будь мне названым братом, а о потере не печалься.

Достал из-за пазухи сверток, подал старику:

— Вот тебе скатерть-самобранка — всегда будешь сыт. Только скажи: «Попить, поесть!» — разверни скатерть — и ешь, пей, чего только душа пожелает. Только, чур, уговор: пойдешь домой — на постоялый двор не заходи.

Старик поблагодарил своего названого брата да мать четырех ветров за ласковый прием, за угощение да за подарок и отправился в обратный путь.

Шел, шел, шел и так крепко притомился, совсем из сил выбился, сам думает:

«Придется переночевать, сегодня домой все равно не попасть. Чего это Полуночник не велел мне на постоялый двор заходить? Ведь не в поле мне ночевать! Хлеб свой — хоть у попа стой».

И зашел на постоялый двор. Сел у стола, отдыхает, хозяин спрашивает:

— Может, поужинать собрать? Заказывай!

— Ничего мне покупного не надо, все у меня свое есть.

С теми словами достал из-за пазухи скатерть, развернул и говорит:

— Попить, поесть!

Батюшки-светы, откуда что взялось: наставились кушанья разные, меда душистые, закуски, заедки всякие — стол ломится! Пей, ешь — душа мера!

Хозяин остолбенел, глядит во все глаза, слова вымолвить не может. Эдакого дива век не видал.

И старик рад-радехонек:

— Будет теперь нам со старухой чего пить, есть, будет чем и добрых людей употчевать. И на радости зовет хозяина:

— Садись со мной ужинать и своих всех, кто у тебя есть, зови — угощенья на всех достанет.

Хозяин кликнул жену да ребят, и подсели все к старику за стол. Сидят угощаются.

Тут хозяину и запала дума:

«Вот бы эта скатерть мне пригодилась!»

После ужина старик повалился на лавку и крепко уснул. Хозяин подменил скатерть-самобранку точь-в-точь такой же по виду простой скатертью.

На другое утро старик пробудился ни свет ни заря и скорым-скоро пошел домой.

Старуха встретила его бранью:

— Где тебя только леший носит? Дома ни зерна хлеба, ни полена дров нету, а ему и горя мало!

— Молчи, старуха! Садись за стол, угощайся, чего только твоя душа пожелает, пей, ешь вволю! Усадил старуху за стол, развернул скатерть:

— Попить, поесть! Что такое? Нет ничего…

Старик еще раз скатерть тряхнул, развернул, рукой прихлопнул:

— Попить, поесть! Опять ничего.

Старуха не вытерпела, вскочила, схватила сковородник:

— Ох ты, пустомеля, шутки шутить да насмехаться вздумал! — И раз, раз сковородником: — На вот, на тебе, постылый!

Насилу вырвался старик из избы — да наутек.

Остановился за околицей:

— Тут что-нибудь да не так. Видно, Полуночник обманул меня. Ну, да не на того напал! Теперь мне дорога знакомая.

И пошел к матери четырех ветров.

Много ли, мало ли, долго ли, коротко ли шел и пришел к высокой горе, к большой избе с четырьмя крыльцами. Вечером дело было. Как раз братья-ветры со всех четырех сторон домой торопились. Подхватили гостя и снесли в избу.

Поздоровался старик с матерью четырех ветров да с братьями-ветрами и говорит Полуночнику:

— Не по-братски ты, названый брат, поступаешь. Твоя скатерть-самобранка всего один раз меня накормила, напоила, да на том дело и кончилось. Гоже ли так надо мной насмехаться?

— Погоди, погоди, — говорит Полуночник. — Заходил ты на постоялый двор?

— Заходил.

— Ну, вот сам себя во всем и вини, коли меня не послушался.- Достал кошелек из-за пазухи. — Возьми этот кошелек и ступай. Никогда у тебя ни в чем нужды не будет. Что понадобится, потряси кошелек — и сколько надо денег, столько и натрясешь. Да смотри, помни мое слово: никуда дорогой не заходи.

Гостя накормили, напоили, и отправился он домой. Скоро сказка сказывается, а еще того пуще старик домой торопится.

Шел да шел и дошел до того самого постоялого двора, где раньше останавливался.

«Совсем я отощал, да и ноги больше не гнутся, все равно до дому сегодня не дойти. Зайду переночую».

Зашел, поздоровался. Хозяин постоялого двора узнал старика, ласково поздоровался, встретил, как родного:

— Садись, отдыхай, добрый человек. Коли не побрезгуешь нашим угощением, заказывай попить-поесть с дороги.

«Дай попробую, чем меня наградил Полуночник!»

Велел подать ужин, да и зовет:

— Садись, хозяин, и своих всех зови, да что есть у тебя в печи, все на стол мечи! За все рассчитаюсь, в убытке не останешься.

Хозяин засуетился, наносил разных кушаньев да всяких напитков, позвал жену да детей, и все стали угощаться.

Пьют, едят, а хозяину не терпится узнать, какая у старика диковинка есть. Все новых и новых кушаньев требует, а чем станет рассчитываться?

Терпел, терпел и говорит:

— Ну, добрый человек, спасибо за угощенье, пора отдыхать. Завтра ведь рано, чай, пойдешь — рассчитаемся за все сегодня.

Старик достал из-за пазухи кошелек-самотряс. Тряхнул раз, другой — и посыпалось серебро да золото. Натряс, насыпал полное блюдо денег.

— Бери, хозяин, все твое — у меня этого добра хватит!

А сиделец уставился на старика, сидит, молчит. Потом схватил блюдо и ну деньги руками перебирать: деньги правильные, золото да серебро настоящее.

— Вот это диковина!

Повалился гость спать и уснул крепким непробудным сном. Спит, беды над собой не чует, а беда-невзгода тут как тут.

Разыскал хозяин постоялого двора такой же кошелек и подменил стариков кошелек-самотряс. Поутру рано вскочил старик и пошел домой.

Дома только успел через порог переступить, выхватил из-за пазухи кошелек, показывает:

— Не бранись, старуха, на этот раз без обмана. Подай скорее лукошко, денег натрясу, и ступай на базар, покупай чего надо.

Поглядела старуха недоверчиво. Принесла лукошко, ждет, чего будет?

Тряхнул старик кошельком раз и другой, выпала старая медная пуговица — и больше ничего нет. Снова стал трясти кошелек. Тряс, тряс — все без толку.

Тут старуха давай старика потчевать тем, что под рукой было.

Бьет, а сама плачет, бранится:

— Ох ты, пустозвон, пустомеля, загубил меня, горемычную! Всю жизнь с тобой промаялась, хорошего дня не видала, а на старости лет и совсем рехнулся, день ото дня глупее становится.

Била, покуда лукошко не рассыпалось, потом кинулась за кочергой. А старик — дай бог ноги — выскочил из избы и бежал до тех пор, покуда деревня из глаз не скрылась. Остановился: «Ну куда теперь податься? Старуха бранится да дерется, а мне после таких обманов и на глаза ей показаться нельзя. Покуда управы не найду, домой не ворочусь. Уж не подменил ли хозяин постоялого двора мои диковинки? Либо ветер Полуночник насмехается? Пойду к своему названому брату: хозяин постоялого двора, коли и подменил скатерть да кошелек, все равно не признается».

Третий раз пошел старик к высокой горе.

Ветер Полуночник дома был. Вышел он из избы и неприветливо встретил старика:

— Я все про тебя знаю. Опять меня не послушался, пеняй теперь на себя! На вот тебе эту суму и живи своим умом. Пристигнет нужда — встряхни суму да скажи только: «Сума, дай ума!»-и увидишь, что будет. А теперь прощай!

Ничего больше не сказал Полуночник, засвистал, загикал, взвился под облака и улетел за тридевять земель, за тридевять морей.

Надел старик суму и поплелся обратно. Идет и думает: «Хорошо бы поесть-попить!» И снял суму с плеч да крикнул:

— Сума, дай ума!

В ту же минуту выскочили из сумы два молодца с дубинками и принялись старика бить-колотить. И до тех пор били, покуда он не догадался крикнуть:

— Двое, в суму! Молодцы тотчас скрылись.

Сперва старик опешил, а потом понял, зачем Полуночник наградил его этой диковинкой…

— Видно, не Полуночник, а хозяин постоялого двора подменил скатерть и кошелек. Ну, теперь знаю, что надо делать!

Идет знакомой дорогой, усмехается: «Подменить-то ты подменишь, сиделец, и ума попросишь на свою беду!»

Дошел до постоялого двора, а хозяин увидал его в окошко, выскочил на крыльцо:

— Заходи, заходи, гость дорогой!

Привел старика в горницу и вьюном вьется:

— Кафтан вот сюда повесим, а батожок в этот угол поставим.- Пододвинул скамейку к печке: — Садись, грейся, а я велю на стол собирать, сегодня мой черед тебя угощать.

Суетится, кричит:

— Жена, жена, радость-то у нас какая! Поди сюда!

Выбежала хозяйка, ласково, приветливо поздоровалась.

А хозяин шумит, не унимается:

— Живо на стол собирай. Ставь самые лучшие кушанья, да не жалей, побольше давай!

«Не иначе как к суме подбирается»,- усмехается про себя старик.

Стол накрыли, всякой снеди наставили. Старика усадили на самое почетное место:

— Ешь, гость любезный, да сказывай, где побывал, чего повидал. Мы домоседы — нигде не бываем, ничего не знаем. Что на белом свете творится?

Старик угощается да беседу ведет, а хозяин от сумы глаз отвести не может.

— Отведай вот этого еще, не обижай отказом. Кланяйся, жена, потчуй гостя дорогого!

А старик ест, не отказывается.

Пировали, столовали, не утерпел хозяин и спрашивает:

— Скажи, гостенек любезный, что у тебя в этой вот суме — поди, опять какая-нибудь диковина? Старик отвечает:

— Это не простая сума, а из чудес чудо. Встряхнешь ее да скажешь: «Сума, дай ума!» — тотчас выскочат чародеи и все, что только пожелаешь, сделают для тебя. Вот она, какая сума!

Слушает хозяин старика, умильно на него поглядывает, а сам думает: «Ну, не я буду, коли этой сумой не завладею!»

Поужинали, отвели гостя в дальний покой, уложили на мягкую перину:

— Спи, отдыхай!

А хозяину не спится. Добыл он точь-в-точь такую же по виду суму и, как уснули все в доме, пробрался в гостев покой, повесил на гвоздь свою суму, а старикову унес в свою горницу.

Разбудил жену:

— Погляди, что я принес. Теперь все мои желания исполнятся. Перво-наперво пусть чародеи поставят нам дворец краше царского да имение большое дадут, и станем мы жить боярами в большом почете.

И тут же не удержался, встряхнул суму:

— Сума, дай ума!

Выскочили два молодца с дубинками и принялись хозяина с хозяйкой потчевать, только дубинки посвистывают. Сиделец с женой кричать боятся, а молодцы из сумы знай бьют, колотят.

Невмочь стало терпеть, просит хозяин, умоляет:

— Смилуйтесь, добрые молодцы, пощадите нас! Пригоршни денег насыплю!

А двое из сумы на то не взирают, молотят хозяина с хозяйкой, будто горох на току.

В голос заплакала хозяйка. И хозяину невтерпеж, закричал благим матом:

— Караул! Ратуйте!

Старик услышал крик, лежит, посмеивается. А хозяин безутешно кричит, надрывается:

— Караул! Убивают! Ратуйте!

Помедлил старик малое время: «Ну, теперь пора идти, а то забьют вора насмерть».

Пришел, а хозяин с женой уж в лежку лежат, ойкают. Взмолились гостю:

— Уйми, добрый человек, своих драчунов, не оставь сиротать наших детушек!

— Отдайте мою скатерть-самобранку да кошелек-самотряс, тогда выручу из беды.

— Что ты, кормилец, где я возьму скатерть-самобранку да кошелек-самотряс? Век у меня таких диковин не было!

— А как к тебе моя сума попала? Слушай, хозяин, не отдашь скатерти да кошелька, забьют тебя молодцы из сумы насмерть. Больше я и слова не скажу.

Тут хозяйке совсем невмоготу стало, залилась слезами:

— Да повинись ты, муженек, своя жизнь дороже скатерти да кошелька, пропади они пропадом!

И хозяину невтерпеж побои выносить:

— Уйми молодцов, а я тебе верну и скатерть-самобранку и кошелек-самотряс, да еще и лошадь с санями впридачу дам, только не губи нас!

Старик только того и ждал. Крикнул:

— Двое, в суму!

Скрылись молодцы с дубинками, а хозяин с женой лежат да стонут:

— Ох, тошнешенько, косточки целой не оставили, совсем изувечили! Кто нас кормить-поить станет? Хоть бы ты, добрый человек, пожалел нас — дал нам скатерть-самобранку либо кошелек-самотряс!

Рассердился старик:

— Мало вас поучили, видно! Живо подавайте скатерть да кошелек, а то кликну молодцов из сумы, и пеняйте тогда на себя.

Тут хозяин медлить не стал, вынул из сундука скатерть да кошелек:

— Бери, бери, нам твоего не надо.

Старик встряхнул скатерть, развернул и молвил

— Попить, поесть!

В ту же минуту появились разные кушанья, свернул скатерть, спрятал за пазуху:

— Моя!

Тряхнул раз, другой кошельком — посыпалось серебро да золото:

— И кошелек мой!

Спрятал кошелек, взял суму:

— Запрягай, хозяин, коня, мне ехать пора.

Хозяин велел работнику коня запрячь и вышел во двор гостя проводить, а сам все охает да стонет. Старик сел в сани:

— Ну, прощай, хозяин! Урока не забывай и помни: коли услышу, что на чужое добро заришься, худо тебе будет.

И уехал. Едет да посмеивается:

«Теперь надо бы старуху поучить немного, а то совсем от рук отбилась, поедом ест».

Подкатил к дому:

— Тпррру!

Выбежала старуха на крыльцо, увидала старика, зашлась в ругани:

— Всю осень до зимы прошатался неведомо где. А теперь явился! Кто для тебя хлеб припас?

— Погоди, старуха, поди в избу. не мерзни! Зашли в избу, старуха не унимается, бранится. Тут старик встряхнул суму да как крикнет:

— Сума, дай старухе ума!

Выскочили молодцы с дубинками: кого надо уму-разуму поучить?

Испугалась старуха:

— Ох, старичок, не тронь меня, пожалей! Век тебе слова поперек не скажу!

— Ну вот, давно бы так,- сказал старик. И крикнул: — Молодцы, в суму!

Скрылись молодцы с дубинками, а старик встряхнул, развернул скатерть и говорит:

— Попить, поесть!

И откуда что взялось: наставилось на стол разных кушаньев да напитков всяких.

Глядит старуха и глазам не верит — век эдакого чуда не видала.

А старик зовет:

— Садись, ешь, чего только душа пожелает! Это все теперь наше.

Напоил, накормил старуху, потом взял в руки кошелек-самотряс:

— Гляди!

Встряхнул кошельком раз, другой — и посыпалось серебро да золото, золото да серебро.

— И это все наше.

Обрадовалась старуха. Старик рассказал, как эти диковинки достал, и как хозяин постоялого двора два раза его обкрадывал, и как он заставил вора отдать ему скатерть-самобранку и кошелек-самотряс.

— Ну ничего, старичок, что было, то прошло, пусть быльем порастет, а у нас с тобой теперь всего вдоволь: и самим есть что попить-поесть, и добрых людей употчевать хватит.

Стали с тех пор старик да старуха жить да быть припеваючи. И кто из соседей в беду попадет, всем старики помощь оказывают. И ото всех им почет да уважение.

В ту пору воротился откуда-то из-за моря барин-помещик. Прослышал он, что старик со старухой живут в большом достатке, велел позвать к себе. Пришел старик. Барин спрашивает:

— Был ты, как помню, самый что ни есть последний бедняк, а теперь богатым хозяином стал. Сказывай без утайки, откуда что взялось?

Рассказал старик все начистоту, а барин ему:

— Ни в жизнь не поверю в эти россказни, покуда своими глазами твоих диковинок не увижу.

— Так за чем дело стало! — старик говорит.- Пожалуй сам ко мне, и я покажу тебе и скатерть-самобранку и кошелек-самотряс.

Барин приказал тройку лошадей заложить в карету. Сел и старика посадил с кучером на козлы.

— Пошел! А ты, мужик, показывай дорогу. Приехали. Привел старик барина в горницу, усадил в красный угол. Старуха принесла скатерть-самобранку:

— Гляди, барин!

Старик встряхнул скатерть, развернул и молвил:

— Попить, поесть!

Уставился стол всякими кушаньями да разносолами.

— Отведай, сударь, нашего хлеба-соли, буде не побрезгуешь,- потчуют старик со старухой.

Барин того попробовал да другого — приятно, вкусно, лучше не надо. Напился, наелся до отвала.

— Ну, про скатерть-самобранку ты говорил правду, покажи теперь кошелек-самотряс!

Принес старик кошелек. Раз, другой тряхнул — и посыпалось серебро да золото, золото да серебро. У барина глаза разгорелись. Глядит на деньги — не наглядится. Потом говорит:

— И про кошелек-самотряс твоя правда. А теперь слушай мою правду: живо заверни скатерть-самобранку да кошелек-самотряс в новую чистую холстину и неси за мной в карету.

— Смилуйся, сударь! — просят старик со старухой.- Как же так? Ведь эти диковины ветер Полуночник дал нам, а не тебе. Барин ногой топнул:

— Молчать! А не то прикажу на конюшню отвести, всыпать по сотне розог, сразу умнее станете. Ваше ли холопское дело мне перечить? Вы оба мои, и все, что есть у вас, тоже мое. Поняли?

— Как не понять! — говорит старик.- Все как есть поняли.

— А поняли, так поторопитесь — я ждать не стану!

— Принеси, старуха, мою новую суму, не видишь, барин торопится. Извини, ваша милость, не случилось у нас дома новой холстины.

Старуха принесла суму, а барин торопит:

— Поскорее укладывайте!

— Сейчас, сейчас, барин!

Старик встряхнул суму и крикнул:

— Сума, дай ума!

Выскочили молодцы с дубинками.

— Дайте ума барину, чтобы навек запомнил, не зарился на чужое.

Принялись молодцы барина дубинками охаживать. Он сперва отмахивался да ругался, потом закричал:

— Эй, кучер, ступай на выручку!

Кучер прибежал. Раз, другой попало и ему дубинкой, и он боком, боком — да и прочь из горницы.

А молодцы из сумы бьют барина, колотят, только дубинки посвистывают.

— Смотри, мужик,- закричал барин,- выпусти меня, покуда насмерть не забили! Ведь тебе придется в ответе быть!

— Обо мне, барин, не печалься,- старик отвечает,- мне все едино: семь бед — один ответ, а без тебя хоть людям полегче будет!

Тут барин на колени упал:

— Отпусти живого! Зарок даю: никогда на чужое добро зариться не стану!

— Не из того теста ты слеплен, чтобы на чужое не зариться. Вот буде напишешь нам, всем твоим мужикам, вольную да откажешься от именья и уедешь отсюда, так и быть — живым оставлю, а не то тебе одна дорога — на погост.

А молодцы знай бьют, колотят, свое дело правят.

Не утерпел — закричал барин:

— Ох, ох, я на все согласен! Давай скорее перо, чернила и бумагу, все, как ты говоришь, напишу, только отпусти живого!

Принес старик перо, чернила да бумагу и велел молодцам из сумы обождать. Барин написал всем своим мужикам вольную и имение отписал крестьянам. Тут старик крикнул:

— Двое, в суму!

Скрылись молодцы, а барин насилу поплелся из избы и говорит:

— Завтра уеду, а ты, мужичок, никому не говори, что меня тут побили.

На другой день барин и правда уехал. Ведь что написано пером, того не вырубишь топором.

А мужики землю разделили и стали жить-поживать да старика хвалить. И по сей день живут, поживают, никакой беды не знают и год от году все лучше да богаче, а про барина-помещика только в сказках рассказывают.

Тут и сказке конец, а кто слушал — молодец.