Повесть о Харунс ар-Рашиде и невольнице (ночи 338-340)
Рассказывают также, что халиф, повелитель правоверных Харун ар-Рашид, испытывал в какую-то ночь сильное беспокойство и впал в великое раздумье. И он поднялся с ложа и стал ходить по своему дворцу, и дошел до одной комнаты с занавеской и поднял эту занавеску и увидел на возвышении ложе, а на ложе что-то черное, похожее на спящего человека, и справа от него была свеча и слева свеча. И халиф смотрел на это и удивлялся. И вдруг увидел он бутыль, наполненную старым ликом, и чашу рядом с ней, и когда повелитель правоверных увидал это, он изумился и сказал про себя: «Бывает разве такое убранство у подобных этому черному?» И затем он приблизился к ложу и увидал на нем спящую женщину, которая закрылась своими волосами. И халиф открыл ее лицо и увидел, что она точно луна в ночь ее полноты. И тогда халиф наполнил чашу вином и выпил его За розы щек женщины, и душа его склонилась к ней, и он поцеловал пятнышко, бывшее у нее на лице. И женщина пробудилась от сна и сказала: «Друг Аллаха, что случилось здесь, скажи?» И халиф ответил: «Это гость стучится, в стая к вам пришедший, чтобы до зари вы приняли его». И девушка молвила: «Хорошо, и зренье мое и слух — твои!» А затем она подала вино, и они выпили вместе, и девушка взяла лютню и настроила ее и прошлась по струнам на двадцать один лад, и, вернувшись к первому ладу, затянула напев и произнесла такие стихи:
«Любви говорит язык в душе моей за тебя,
И всем сообщает он, что я влюблена в тебя.
Свидетель у меня есть, недуг изъясняет мой,
И раненая душа трепещет, покинув нас.
Любви не скрываю я, меня изнуряющее,
И страсть моя все сильней, и слезы мои бегут.
А прежде, чем полюбить тебя, любви я не ведала,
Но быстро Аллаха суд созданья его найдет».
А окончив это стихотворение, девушка сказала: «Я обижена, о повелитель правоверных…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Триста тридцать девятая ночь.
Когда же настала триста тридцать девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что девушка сказала: «Я обижена, о повелитель правоверных!» И халиф спросил: «А почему, и кто тебя обидел?» И девушка ответила: «Твой сын уже давно купил меня за десять тысяч динаров и хотел подарить меня тебе, но дочь твоего дяди послала ему упомянутые деньги и велела ему запереть меня от тебя в этой комнате». — «Пожелай от меня чего-нибудь», — сказал халиф. И невольница ответила: «Я желаю, чтобы ты был у меня завтра вечером». — «Если захочет Аллах», — молвил халиф и оставил ее и ушел. А когда наступило утро, он отправился в свою приемную залу и послал за Абу-Новасом [376], но не нашел его, и тогда он послал одного царедворца спросить о нем. И царедворец увидел, что он задержан в винной лавке в обеспечение за тысячу дирхемов, которые он истратил на кого-то из безбородых. И царедворец спросил Абу-Новаса, что с ним, и тот рассказал ему свою историю и поведал о том, что произошло у него с безбородым красавцем, на которого он истратил эту тысячу дирхемов. «Покажи мне его, — сказал царедворец, — и если он этого заслуживает, то ты прощен». — «Подожди, и ты сейчас его увидишь», — отвечал Абу-Новас. И в то время как они разговаривали, этот безбородый вдруг явился и вошел к ним. И на нем была белая одежда, а под ней красная одежда, а под ней черная одежда, и, когда Абу-Новас увидел его, он стал испускать вздохи и произнес такие стихи:
«Явился он ко мне в рубашке белой,
Его зрачки и веки были томны.
И я сказал: «Вошел ты без привета,
А я одним приветом был доволен,
Благословен одевший тебе щеки
Румянцем — все творит он, что желает!»
Он молвил: «Споры брось ты, — ведь господь мой
Творит невиданное бесконечно.
Моя одежда, как мой лик и счастье:
То бело, и то бело, и то бело».
И когда безбородый услышал эти стихи, он снял белую одежду с красной, и, увидав ее, Абу-Новас выказал большое удивление и сказал такие стихи:
«Явился мне в рубашке он из мака —
Мой враг, хотя зовется он любимым.
Сказал я в удивлении: «Ты месяц,
И к нам пришел ты в дивном облаченье.
Румянец ли щеки тебя одел так,
Иль красил ты одежду кровью сердца?»
Сказал он: «Солнце кие дало рубашку,
Когда заря заката была близко,
Моя одежда, как вино и щеки:
То мак под маком, что покрыт был маком».
А когда Абу-Новас окончил свое стихотворение, безбородый снял красную одежду и остался в черной одежде, и, увидев это, Абу-Новас стал бросать на него частые взгляды и произнес такие стихи:
«Явился он ко мне в рубашке черной,
И пред рабами он предстал во мраке.
И молвил я: «Вошел ты без привета,
И радуется враг мой и завистник.
Твоя рубашка, кудри и удел мой —
То черно, и то черно, и то черно».
И когда царедворец увидел это, он понял, каково состояние Абу-Новаса и его страсть, и, вернувшись к халифу, рассказал ему об этих обстоятельствах. И халиф велел принести тысячу дирхемов и приказал царедворцу взять их и, вернувшись к Абу-Новасу, отдать за него деньги и освободить его от залога. И царедворец вернулся к АбуНовасу и освободил его и отправился с ним к халифу, и, когда Абу-Новас встал перед ним, халиф сказал ему:
«Скажи мне стихи, где будет: друг Аллаха, что случилось здесь, скажи?» — «Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных, — ответил Абу-Новас…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до трехсот сорока.
Когда же настала ночь, дополняющая до трехсот сорока, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Абу-Новас сказал: «Слушаю и повинуюсь, о повелитель правоверных!» И затем произнес такие стихи:
«Ночь продлилась, от заботы я не спал,
Похудел я, размышляя без конца.
Я поднялся и ходил то у себя,
То блуждая в помещениях дворца.
И увидел что-то черное я вдруг —
Это белая под прядями волос.
Месяц полный, что сияет и блестит,
Иль ветвь ивы, что прикрылась от стыда.
Выпил чашу я вина одним глотком,
А затем я пятнышко поцеловал.
И проснулась тут в смущении она,
И склонилась, точно ветка под дождем.
А затем, поднявшись, молвила она:
«Друг Аллаха, что случилось здесь, скажи?»
Я ответил ей: «То гость, пришедший в стан,
Думает найти приют здесь до зари».
И ответила в восторге: «Господин,
Гостя зрением и слухом я почту!»
И халиф сказал ему: «Убей тебя Аллах, ты как будто присутствовал при этом вместе с нами!»
И потом халиф взял его за руку и отправился с ним к невольнице, и, когда Абу-Новас увядал ее (а на ней было голубое платье и голубой плащ), он пришел в великое удивление и произнес такие стихи:
«Скажи прекрасной в голубом плаще ее:
«Аллаха ради, дух мой, мягче будь!
Поистине, когда с влюбленным друг суров,
Вздымаются в нем вздохи от волнения.
Ради прелести, что украшена белизной твоей,
Пожалей ты сердце влюбленного сгоревшее!
Над ним ты сжалься, помоги ему в любви,
Речей глупца о нем совсем не слушай ты».
И когда Абу-Новас окончил свое стихотворение, невольница подала халифу вино, а затем она взяла в руки лютню и, затянув напев, произнесла такие стихи:
«Ты будешь ли справедлив к другим, коль жесток со мной —
В любви отдаляешься, другим наслаждение дав.
Найдись для влюбившихся судья, я бы жалобу
Ему принесла на вас — быть может, рассудит он.
И если мешаете пройти мне у ваших врат,
Тогда я привет вам свой пошлю хотя издали».
Потом повелитель правоверных велел давать Абу-Новасу много вина, пока прямой путь не исчез для него. И затем он дал ему кубок, и Абу-Новас отпил из него глоток и продолжал держать его в руке. И халиф приказал невольнице взять кубок из рук Абу-Новаса и спрятать его между ног, а халиф обнажил меч и, взяв его в руку, встал над Абу-Новасом и ткнул его мечом. И Абу-Новас очнулся и увидел обнаженный меч в руке халифа, и опьянение улетело у него из головы. «Скажи мне стихи и расскажи в них о твоем кубке, а иначе я отрублю тебе голову!» — сказал халиф, и Абу-Новас произнес такие стихи:
«Моя повесть всех ужасней —
Стала вдруг газель воровкой —
Кубок мой с вином украла —
В нем я лучший пил напиток —
И укрыла в одном месте —
Я в душе о нем страдаю.
Стыд назвать его мешает,
Но халифу есть в нем доля»
И повелитель правоверных сказал ему: «Убей тебя Аллах, откуда ты узнал это? Но мы приняли то, что ты сказал».
И он велел дать ему почетную одежду и тысячу динаров, а Абу-Новас ушел радостный.