Иван-царевич и купеческая дочь
Жил-был купец досюль, было у него три дочери. Вздумалось ему за море поторговать съездить. Он дочерям состроил всем по покою, а дверей на улицу не прорубил, ходу не сделал, чтобы не ходили никуды. Болыша дочи отцу говорит: «Возьми мою рубашку беленьку; если я худо заживу, то пусть моя рубашка почернее». Середня дочи скажет: «Батюшко, возьми мои порточки белы; если худо заживу, так пусть мои порточки почернеют». Меньша дочи скаже: «Батюшко, возьми мой платочек белый; если худо заживу, так пусть мой платочек почернее».
После этого отец и съехал.
Проведал царский сын, пришел к большей сестре под окошко, сокрутился в нище платье стариком: «Голубушка, сотвори милостыню ради Христа». Она взяла гороху пясь, кинула за окошко. Он сбирал, сбирал по горошеньке, до ночи досидел. «Голубушка, пусти ночевать ради Христа,- скаже,- если не пустишь, я замерзну, тебе беда будя».- «Пустила б ночевать, добрый человек, да дверей нет, непокуда пустить».- «Спусти полотенце в окошко, я по полотенцу выстану». Она полотенце спустила за окошко, он и выстал по полотенцу, на печку пробрался.
Она ужин собрала на стол, кушанье прибрала, положила две тарелки, две вилки, две ложки. «Поди, добрый человек, ужинать со мной». Он вышел с печки в красной рубашке. «Эдакой дурак,- она говорит,- подлец, эдаку подлость ты сделал!» Ну, сел ужинать с ней. Поужинали. Она постельку постлала, он спать лег на постельку на ейну. Ну, она со стола обрала, спать легла с ним, да и ночь проспали. Она говорит ему: «Ко мне зашел ночью, так зайди к другой сестре на другу ночь».
Он на другой день пришел, тем же манером у другой сестры милостыню просит под окошком. Так же в окошко выстал, ночевал у другой сестры. Ну, она и говорит: «К нам, к двум сестренкам, зашел, так зайди и к третьей на третью ночь».
Он на третий день пришел к третьей сестре под окошко, та тоже гороху пясь за окошко кинула; сбирал, сбирал, до ночи досбирал. «Пусти, голубушка, ночевать ради Христа».- «Непокуды пустить, дверей нет, пустила бы, да…» — «Полотенце спусти, я по полотенцу выстану»,- скаже. Ну, она полотенце спустила. Он выстал по полотенцу в окошко. Постельку постлала, ужин собрала на стол — кушанье. «Поди, добрый человек, ужинать со мной». Вышел с печки в красной рубашке. «Эдакой дурак! — она ему пользевать стала.- Подлость сделал, забрался к ночи ко мне!» Сели, поужинали, он на постельку спать лег на ейну. Она со стола обрала, взяла клубочек шелку, села под окошко, край окошечка отворила, клубочек повертывала, повертывала, клубочек пал за окошко. «Иван-царевич, скочи: клубочек пал за окошко». Он скочил в одной рубашке, босый: «Спусти полотенце, я схожу за клубочиком за окошко». Он за окошко ушел по полотенцу. Она полотенце сдернула, окошко заперла, спать легла. Он просится за окошком, что: «Спусти меня либо дай мои сапоги да платьишко выкинь»,- говорит. Она легла, не разговаривает больше. Ну, он потявкал, потявкал да сшел.
После этого стал ходить к другим сестренкам, к той да другой ходить. Похаживал, похаживал, они и понеслись. Несли, несли да по парню родили. Ну, он, этот царский сын, больно гневался тут все, что не може к третьей зайти (в раздумье таком, не може ись ничего). Они несли, несли, сестренки, по парню родили. Приходят к сестре той: «Сестрица, мы родили по парню». Она взяла, накрутилась (это менына-то сестра) старухой, взяла ребенка, в пазуху клала, другого в другу, пошла к царю в дом просить. Приходит туды, его-то дома не случилось, который ходил-то к ним. Она и просит милостыню; у его матери попросила, а мать и говорит ей: «Не знаешь ли, старушка, чего-нибудь такого: у меня сынчто-то не здоров, мало ест; я так полагаю, что он не здоров, что ли». Она говорит матери: «Проведи меня, что где он спит, в его спальню, я полагаю, так и буде здрав». Ну, мать ее и проводила, эту старуху, в спальню. Она взяла ребенка, вынула с пазухи, другого с другой, положила на постелю и закутала, сама со спальни вон. Говорит матери: «Придет сын домой, ты скажи ему, вели ему спать леччи в спальне, так он здрав будет».
Он и приходит домой. Мать говорит сыну: «Кормилец, поди ляг в спальню; старушка была, поладила там, я велела ей». Ну, он пошел в спальню, пришел, откинул закутку, там два ребенка! Он испугался, приходит к матери: «Поди-ко погляди,- говорит матери,- како старуха колдовство оставила». Мать приходит туды, говорит сыну своему: «Дитятко, об этом ты не кручинься, пущай будто мои ребята, я их родила; мои».
После этого купец приехал домой — к меньшей дочери. Ну, а те провинились, больша да середня, а меныша прожила на чести. Царский сын узнал, что купец домой приехал. Он все беспокоился, что он ничего не мог сделать с этой девицей. Удумал он, что ее замуж взять, послал сватовей к купцу сватать эту девицу. Сватовья приходят к отцу, говорят, что вот… Купец приходит к дочери, спрашиват: «Дочи, вот царский сын сватат, так пойдешь ли?» Она говорит, что, татенька, я воли твоей не отнимаю; если выдашь, так пойду, по а только просит сроку на год у отца поправиться в делах своих. Отец говорит сватовьям, что дочи просит сроку на год. Сватовья говорят, что долго этак на год, не отложим мы на эстолько времени. Она говорит: «Татенька, хоть на полгода». Отец говорит сватовьям; сватовья говорят, что долго. «Ну, хоть на месяц»,- дочи говорит отцу. На месяц согласились сватовья.
Ну, она отцу приказала купить белой муки да меду. Отец и купил. Она стала делать куклу из меду да из пшенной муки с себя величиной. Последня неделя приходит до месяца-то, у ней кукла не готова еще. Она поспешилась делать и приготовила к тому времени куклу.
Месяц кончился, они стали свадьбу играть. Она куклу эту велела положить в сундук. Да говорит там приставницам, которые с ней туды походят: «Как мы туды приедем, куды нам постелю постелют спать, так под кровать сундук положите».
Свадьбу сыграли, обвенчались да приехали туды на дом, к царю-то. Ну, там пировали, да были на дому там, отпировали, их спать отвели в спальню. Они спать легли, все вышли, их спать оставили, положили. Он стал ей говорить: «Ну, ты что нонь сама себе думать? Как ты надо мной надсмеялась,- меня за окошко спустила, окно заперла да и мне не дала ни сапог, ни платья?! Иунь что же себе думать? Теперь я тебе голову хочу срубить».- «Иван-царевич! Я твоя да воля твоя: что хочешь, то и делай».
Пошел в другой покой за саблей, она с кровати скочила, сундук сдернула с-под кровати, куклу вынула с сундука, на кровать бросила, сама в сундук села. Он с ходу расшел-ся, саблей теснул по кукле: крохотки полетели во все стороны, ему крохотка в рот прилетела. Он и стал кайко-вать: «Эдакой я дурак, что я сделал! Одной ночи не проспал, кака она была сладка!» Кайкует стоит, стал жалеть, что не проспал одной ночи, никуда бы не ушла! Она тихонько там и заговорила: «Иван-царевич, дай тую заповедь, чтобы больше вечно не тронуть меня, я с одного разу оживу еще». Он: «Дугаанька! Оживи только, вечно не трону больше». Она говорит: «Сломай саблю, брось за окош ко». Он пошел саблю ломать. Она с сундука и вышла, куклу в сундук бросила, сама на кровать.- Он пришел, ви дит, что она живая, обрадовался, лег спать с ней, взял обнимать да целовать, и нонь живут хорошо.