Царь-удав

Давным-давно лежали в горах Чанбайшань вечные снега да лес глухой, дремучий рос, куда солнышко не заглядывало. Водились в том лесу волки, злые гады и ядовитые тигры да барсы, человеческая нога там и не ступала.

Жил в то время юноша по прозванию Лю Юн-цзюнь — Лю Вечно Прекрасный. Жил у самого подножья гор, и все в роду у него промышляли охотой. Дед был отменным стрелком. Свое искусство он передал отцу, отец — сыну. День и ночь тренировался юноша, и, когда ему семнадцать годков сровнялось, мог управляться с тяжеленным луком в триста цзиней весом.

Каждый день отправлялся юноша на охоту, верхом на коне мчался по зарослям у подножья горы, но ни разу не заходил в глухой, дремучий лес, который рос наверху. Был юноша сильным, ловким и смелым, ничего не боялся. А в горы не ходил, чтоб не ослушаться матери, не огорчить ее, не рассердить.

Всякий раз, когда он собирался на охоту, брал в руки свой тугой лук, наполнял колчан острыми стрелами и вскакивал на коня, мать выходила из дому, брала коня за уздечку и говорила:

— Один ты у меня, сынок! Запомни крепко-накрепко, что я тебе скажу: можешь охотиться у подножья, а вглубь не заходи. Так дед отцу твоему наказал, а отец тебе завещал.

Отъедет юноша далеко от дома, обернется, а мать все у ворот стоит, вслед ему с тревогой смотрит.

Порой Лю Юн-цзюню казалось, что мать чересчур трусливая да робкая, он пробовал перечить, но она так горько, так жалостливо плакала, так крепко держала уздечку, что юноше приходилось два, а то и три раза просить прощения, давать обещание не ходить в горы, только тогда мать отпускала его. Лю Юн-цзюнь был почтительным сыном, не хотел расстраивать мать и никогда не заходил в горы. Но шло время, с каждым годом юноша становился все более искусным охотником. Наскучило ему охотиться у подножья горы, и стал он частенько подумывать о том, как бы дальше пойти. Вот и двадцать ему сровнялось, еще крепче он стал. Не стерпел как-то и спрашивает мать:

— Скажи, отчего не пускаешь ты меня в горы? Может думаешь, плохой я стрелок, боишься, что тигр меня съест? Но ведь не один десяток тигров у меня на счету!

Вздохнула тут мать и отвечает:

— Вырос ты, сынок, большим стал, так что расскажу я тебе всю правду. Знаешь, как умерли твои дед и отец?

Подивился юноша, спрашивает:

— Разве не болезни их извели?

Отвечает мать:

— Не знаешь ты, сынок, что их обоих огромные удавы извели. После смерти отец весь вспух и почернел — это от змеиного яда.

Сказала это мать, слезы вытерла и опять говорит:

— В горах Чанбайшань одни удавы живут, вот и боятся люди в горы ходить. Понадеялся твой дед на свое охотничье уменье, впятером с братьями в горы пришел, здесь и осели. День за днем вели они с удавами войну, уж и не знаю, скольких из луков застрелили, да еще много осталось. Часто по ночам нападали на них змеи, четверых братьев сгубили, один дед твой жив остался. Поубивал он всех змеев окрест горы, для охоты эти места расчистил, после дом поставил. Теперь живут в горах еще два удава — царь да царица, толщиной каждый с добрый глиняный чан будет, а длиной в несколько десятков чжанов. Услыхали они, что дед твой всех их сыновей да внуков поубивал, с гор спустились деду мстить. Как-то раз дед под горой охотился, вдруг видит: со старой сосны двое спрыгнули — мужчина и женщина, в черное одеты, шапки тоже черные, сами тонкие да высокие. Схватили они коня за уздечку и говорят деду:

«Эй, Лю, не уйдешь ты от нас! Враги мы твои на веки вечные!»

Это и были царь да царица змеиные. Сказали, что хотят с дедом не на жизнь, на смерть драться, силами помериться. Через три дня уговорились с ним на осыпи красных камней встретиться. В означенный день дед взял лук, повесил за спину мешочек с едой, сел на коня, в горы отправился. А через три дня конь его на себе домой привез. Черный весь, лицо вспухшее. Внесла его твоя бабушка в дом, видит — губы у него дрожат.

Оказывается, как уехал он из дому, только на другой день ту осыпь красных камней отыскал. На самом верху там нора змеиная, в норе кольцом свернулись оба змея, лежат, бесценное сокровище стерегут, два жэньшэневых корня, десять тысяч лет тем корням. Кто змеев убьет, три сокровища добудет: два жэньшэневых корня да глаза змеиные — они в жемчужины, светящиеся в ночи, превращаются. Им тоже цены нет.

Увидали цари змеиные деда, быстрее ветра помчались, на него кинулись. Разинули пасти огромные, красные, ну, прямо тазы с кровью, дух ядовитый выпустили, на десять чжанов окрест мог тот дух человека сгубить. Выстрелил дед, стрелу выпустил меткую, сильную, угодила она царю змеиному прямехонько в голову. Свалился он у нижнего края осыпи, из глаз исчез. Натянул дед лук, быстро, ну, прямо как огонь бежит, вторую стрелу хотел пустить. Медленно сказка сказывается, да быстро дело делается. Только подползла к нему змеиная царица, ядом своим на него брызнула. Упал дед на коня, помчался конь к дому. Далеко отбежал, тут слышит дед — рассмеялся кто-то зло и говорит:

«В этот раз удалось траву выполоть, корни выдернуть. Теперь гора Чанбайшань навеки наша. Не посмеет больше здесь человек появиться».

Оглянулся дед, видит — лежат два удава на красной осыпи, головы вверх подняли, языки высунули — радуются. Оказывается, царь ихний, в которого стрела попала, живехонек. Брызнула на него царица водой из родника, который под горой бьет, ожил змей. Вода из того родника мертвых могла оживлять. Дед твой вскорости помер, ведь на кого яд царя-удава попадет, тот уж не жилец. Перед смертью дед сказал твоей бабушке:

«Вырастет сын, пусть за меня отомстит. Только помни: должен он хорошенько учиться, не отпускай его в горы, пока не научится из одного лука разом две стрелы выпускать да сто из ста выбивать. А так пойдет, напрасно себя сгубит. Крепко-накрепко запомни мои слова».

Когда дед умер, отцу твоему двенадцать сровнялось. Бабушка сперва ничего ему не рассказывала, только, когда ему восемнадцать минуло, всю правду открыла. Хотел отец сразу в горы податься, мстить, да не умел разом две стрелы из лука выпускать, и стал он с той поры каждый день с луком и стрелами упражняться. Тебе уж двенадцать минуло, ему тридцать, а все не мог он двумя стрелами выстрелить.

Говорит как-то отец:

«До самой смерти не научусь я две стрелы разом выпускать, а отомстить должен. Пойду я в горы, коли не ворочусь, в пасти удава погибну. Сына береги, пусть, когда вырастет, за меня отомстит».

Повесил отец лук за спину, в колчан стрел понатыкал, еды взял, сел на коня и в горы отправился. На третий день конь твоего отца домой на спине принес. Черный весь, лицо опухшее, сгубил отца духом ядовитым змеиный царь.

Приехал отец в горы, вдалеке красную каменную осыпь увидел, на осыпи два огромных удава в кольцо свернулись. Днем отец в траве схоронился, тайком за удавами поглядывал. А как ночь пришла, загорелись змеиные глаза ярким светом — ну, прямо четыре огромных фонаря, осыпь осветили, видно вокруг, словно белым днем. Никак не подойдешь к удавам. Только рассвело, захотели удавы есть, пасти разинули, всех зверей на несколько ли окрест заглатывать стали, даже тигров и кабанов. А когда солнце высоко поднялось, притомились царь с царицей, глаза закрыли, задремали. Всем сердцем хотел твой отец отомстить, храбро вперед пополз. Так надо же было, чтоб в это самое время конь его, который всю ночь привязанный к дереву стоял, с голоду заржал громко. Видят удавы — человек в горы пришел месть совершить. Выпучили глаза, пасти огромные разинули, змеиный царь впереди, на отца кинулись. Выпустил отец одну стрелу — свалился царь. Только снова собрался лук натянуть, вторую стрелу пустить, слышит — зашипело что-то. В тот же миг отец в воздухе очутился, после будто в черный мешок провалился. Сразу понял, что в брюхо царя-удава попал. Выхватил он нож из-за пояса. Ударил три раза, а может, пять, дыру в змеином брюхе сделал, быстро на коня вскочил, помчался домой. Вдруг слышит — царь-удав за спиной у него говорит:

«А гора Чанбайшань как была наша, так и осталась».

Вскорости отец твой умер. Тебе тогда двенадцать годков было. Перед смертью наказал:

«Убить надобно царя-удава, а то не будет вам житья от него. Вели сыну отомстить за меня, когда вырастет».

Опомниться не успели, умер отец, много с той поры лет прошло, растила я тебя, а сама слезы да пот пригоршнями мерила. Так неужто допущу, чтоб царь-удав сгубил тебя понапрасну?

Выслушал Лю Юн-цзюнь эту печальную историю, понял, почему его мать в горы не отпускает. Только не испугался юноша, наоборот, решил во что бы то ни стало в горы пойти, отомстить удавам. Воротится с охоты, пообедает, возле дома тренируется: лук натягивает, стреляет. Толстая высокая береза ему вместо мишени. Стал он сперва учиться стрелами листья насквозь пробивать, потом принялся их с дерева сбивать. Нескольких месяцев не прошло, а береза голая стоит, ни листочка на ней не осталось.

После стал юноша с ножом тренироваться. Лес сосновый перед домом ему вместо ристалища. Выучился юноша одним ударом ножа сосны толщиной с руку рубить. После сноровил с одного взмаха сосны с чашку толщиной валить. А уж напоследок мог дерево в обхват толщиной враз снести. После стал он учиться прыгать да бегать. Поначалу мог одолеть с разбегу только небольшой холм да через узкую речушку перепрыгнуть. Потом на высокую гору легко взбегал, широкую реку одним махом перепрыгивал. Всему выучился, а вот две стрелы враз выпустить не может.

Опечалился юноша. Видит мать — сын грустный ходит, спрашивает:

— Что, сынок, запечалился?

Отвечает Лю Юн-цзюнь:

— Никак не выучусь разом две стрелы пускать, как же смогу я в горы пойти за деда и отца отомстить?

Провела мать ласково рукой по его волосам, утешать стала:

— Не тревожься, мальчик! Правду говорит старая пословица: на огне и свиная голова разварится. Стараньем да терпеньем любое дело сладишь. Не хватило у твоего отца терпенья, вот он и погиб. Пусть это послужит тебе уроком.

Опустил Лю Юн-цзюнь низко голову — права мать, ничего не скажешь. А мать и говорит:

— Учись, сынок, пока не превзошел отца и деда в сноровке военной да в уменье. Учись — всего достигнешь. Упорством любое дело одолеешь!

Выслушал юноша мать, и решимость его во сто крат больше стала.

Схватил он лук со стены, из дому вышел, еще усердней стал учиться.

Весна осень сменяет, утро — вечер, а юноша все стреляет, все тренируется. Оглянуться не успел — три года прошло. День ото дня его стрелы все точнее по цели бьют. Выучился наконец две стрелы разом пускать — два листа с дерева сбивать. Радуется, чует: близок день мести. Но красоты, как говорится, без изъяна не бывает. Стреляет он, стреляет, да не всегда в цель попадает, из десяти восемь, ну самое большее девять выбивает. Только много у юноши терпенья: учится он, учится, а мать, глядя него, радуется и говорит:

— Тебе и впрямь ничего для матери не жалко: ни крови, ни сердца.

Отвечает юноша:

— Не тревожься, матушка! Сколько надо, столько и буду учиться, ни за что не брошу!

И вот однажды упражнялся юноша до полуночи, притомился, на землю свалился, уснул. Вдруг слышит — кличет его кто-то по имени:

— Юн-цзюнь, Юн-цзюнь, проснись же скорей!

Сел юноша, глаза протер, смотрит: старик перед ним весь белый, а лицо зеленое. Стоит старик и говорит тихонько:

— Проснись, бедный сынок, не спи, добрый сынок! Гора Чанбайшань твоей будет!

Спрашивает юноша:

— А ты кто, дедушка?

Отвечает старик:

— Неужто не признал? Береза я белая, та самая, что возле твоего дома стоит. Скажи, чем тебе помочь?

Отвечает юноша:

— Должен я, дедушка, двух удавов убить: царя и царицу. Может, посоветуешь, как лучше это сделать?

Закивал старик головой и отвечает:

— Чем могу — помогу. Только смело вперед иди!

Сказал так старик и исчез. Подивился юноша, но тут его опять сон сморил. Проснулся, смотрит: старуха перед ним — лицо черное, рот клювоострый.

Спрашивает юноша:

— А ты кто, бабушка?

— Неужто не признал? Ворона я черная, та, что на старой сосне гнездится, старая ваша соседка. Скажи, чем тебе помочь?

Отвечает юноша:

— Бабушка-ворона! Должен я двух удавов убить, царя и царицу. Посоветуй, как это лучше сделать?

Закивала старая головой и отвечает:

— Храбрый юноша, чем могу — помогу. Только смело иди вперед, ни о чем не тревожься!

Сказала так старуха и исчезла. А Лю Юн-цзюня опять сон сморил. Проснулся он в третий раз, смотрит: парень перед ним, зеленый весь, длинный да тонкий. Говорит парень:

— Неужто не признал меня? Я — лоза тысячелетняя, та, что на северной горе растет. Убьешь удавов — доброе дело сделаешь. Кто в горах живет, все рады будут, а я чем могу — помогу. Только смело вперед иди! Непременно победишь!

Сказал так парень и исчез.

Только хотел Юн-цзюнь опять глаза закрыть, вдруг слышит — осла кто-то погоняет:

— А ну пошел, пошел!

Поглядел юноша, а это мальчонка годков эдак четырех, а может, пяти на ослике едет. Белый такой да толстый, в руках красный мешочек держит. Брови вразлет, глаза веселые, Лю Юн-цзюню рукой машет и говорит приветливо:

— Старший брат, здравствуй! Старший брат, здравствуй!

После стукнул осла ногами по заду. Помчался осел вперед, полетел. Бежит и кричит: «Э, э!» Подбежал к Лю Юн-цзюню, остановился. Поднялся юноша, легонько двумя руками взял мальчика, с осла снял и спрашивает:

— Ты кто, братец?

Отвечает мальчик:

— Я — сокровище, в горах спрятанное.

Спрашивает юноша:

— Что за сокровище такое?

Отвечает мальчик:

— Я — корень жэньшэня. Десять тысяч лет мне. А стерегут меня цари-удавы с красной осыпи. Вызволи меня скорее, добрый юноша!

Говорит юноша:

— Не тревожься, братец! Потерпи малость! Должен я тех удавов убить.

Спрашивает мальчик:

— А знаешь, как они свирепы? За день два десятка кабанов да десяток тигров проглотят, сайгаками да оленями заедят. Глаза выпучат — каждый больше блюда будет, язык высунут — он длиннее целой штуки холста. Как же ты один их одолеешь?

Запечалился тут юноша и спрашивает:

— Что же мне делать, братец, посоветуй!

Отвечает мальчик:

— Не бойся, старший брат, не печалься! Знаю я способ, как царей-удавов убить!

Захлопал мальчик в ладоши и запел:

Чтоб убить царей-удавов,

Надо праздника дождаться.

А дождешься — ровно в полдень

Ядом стрелы напои!

Спел мальчик песенку, похлопал себя по животу и вместе с осликом пропал из глаз.

Опомнился тут Лю Юн-цзюнь, поскреб в затылке, смотрит: Полярная звезда в небе ярко блестит, значит, время за полночь. Побежал скорее домой.

С той поры твердо поверил юноша, что одолеет царей-удавов. Еще усерднее стал тренироваться, вскорости мог двумя стрелами разом сто из ста выбивать.

Идет время, уже недолго до Праздника дракона. Тревожатся цари-удавы: не одну тысячу лет лежат они на красной осыпи, в кольцо свернувшись, а тут вдруг лисица им доложила: выучился Лю Юн-цзюнь стрелять, искуснее некуда, скоро в горы явится мстить вам. А удавы в четыре глаза старый жэньшэнь берегут, как бы кто из людей его не похитил.

Услыхали цари-удавы, что сказала лисица, разъярились, стали изо ртов черный дым выпускать, всю гору дымом укрыли, ну прямо колпак на нее надели — ничего не разглядишь. После стали удавы огонь из пасти изрыгать, чтоб все дотла сжечь, что на горе есть. Запечалились тут старые деревья, боятся, как бы дети их и внуки в страшном огне не сгорели. Волки, гады, тигры да барсы в норы со страху попрятались. Ястребы, и те не летают над красной осыпью, не хотят в ядовитой пасти умереть.

Злобствует царь-удав, разное волшебство в ход пускает. Ветер бешеный наслал, гром громыхает, молнии сверкают, того и гляди небо обрушится, земля расколется. Мало ему, так отравил еще ядом все горные реки — кто воды напьется, вмиг умрет.

Не испугался Лю Юн-цзюнь. Как ни отговаривала его мать, как ни удерживала — все напрасно. В первый день пятой луны повесил на спину котомку с едой, вскочил на коня, в горы поехал. Едет, едет, притомился, есть захотел, да и конь голодный, идти не может. Слез юноша с коня, речушку отыскал, воды пригоршню зачерпнул, хотел напиться, вдруг слышит — ворона кричит:

— Кар-кар! В воде яд, не пей!

Выплеснул юноша поскорей воду, а во рту сухо, аж горит. Вдруг откуда ни возьмись лягушка:

— Ква-ква, ква-ква! Беги до каменной плиты, коли напиться хочешь, вода там чистая, вода там вкусная!

Скачет лягушка впереди, Юн-цзюнь следом за ней бежит. Пришли они вскорости к большому плоскому камню. Юноша себя от жажды не помнит, быстро камень в сторону сдвинул, а оттуда чистая родниковая вода бьет. Зачерпнул юноша пригоршню, напился, будто заново на свет народился. Силы в нем прибавилось, поел он, коня накормил да напоил, передохнул малость.

Тут темнеть стало. Хотел было Лю Юн-цзюнь место себе для ночлега отыскать, вдруг смотрит: пещера каменная, в пещере кровать, из веток плетенная. Обрадовался юноша, вошел, а птичка малая банчуйняо кричит с дерева, надрывается:

— Цюй бу дэ, цюй бу дэ, не ходи, не ходи! Там гнездо змеиное.

Выскочил юноша из пещеры, смотрит: кровать плетеная вся рассыпалась, красные языки из нее повысовывались. Да как много! Оказывается, кровать не из веток — из змей сплетена была. Ждали они, пока юноша ляжет, чтоб до смерти его изжалить, да спасла его птаха малая банчуйняо. Вскочил Юн-цзюнь на коня, другое место для ночлега искать отправился.

Едет, едет, смотрит — ствол старого дерева впереди. Диковинным он юноше показался. Голый-преголый, ни веточки на нем, ни листика, а где ствол надвое делится — доска поперек лежит. Вот бы, думает юноша, на нее улечься спать, куда как спокойно. Только хотел он коня привязать, наверх залезть, вдруг слышит — сорока стрекочет:

— Чак-чак-чак, наверх не лезь! Чак-чак-чак! В старом дереве ждет смерть! Чак-чак-чак!

Смекнул тут Лю Юн-цзюнь, в чем дело. Быстро от дерева отбежал. Закачалось вдруг дерево, вместе с доской исчезло, оказалось — не дерево это вовсе, а удав. Ствол — его тело, развилка на стволе — пасть разинутая, доска на развилке — язык огромный. Улегся бы юноша спать на доску, проскочил бы прямо удаву в пасть.

Подумать и то страшно! Хлестнул Лю Юн-цзюнь коня, прочь помчался, удав — за ним. Натянул юноша тетиву. стрелу пустил, насмерть поразил удава. Колотится у юноши сердце, сразу смекнул, что это царь змеиный удава на него наслал. Убил юноша удава, вперед скачет, не обернется — место для ночлега ищет. Смотрит: дом впереди, ворота широко распахнуты, в доме темным-темно. У дверей с каждой стороны по окошку, в окошках фонари ярко-красные. Думает юноша: откуда в этих горах глухих дому взяться, коли человеческая нога здесь никогда не ступала? Опять небось царь Змеиный ловушку приготовил. Хлестнул коня, прочь поскакал.

Уж до того наездился Лю Юн-цзюнь, что и сам он и конь того и гляди от усталости свалятся, а так и не нашел, где бы переночевать можно было. Загрустил юноша, вдруг откуда ни возьмись олененок встал перед конем, шею вытянул, уши навострил, веселый такой, как закричит:

— Цю-цю-цю, цю-цю-цю! Не печалься, есть ночлег, цю-цю-цю, есть ночлег!

Бежит олененок впереди, Лю Юн-цзюнь коня погоняет, за ним следом едет. Вскорости к горному склону подъехали, под горой речка широкая течет, у берега отмель песчаная чистая. Прибежал олененок к речке, песок с копыт отряхнул, говорит:

— Не печалься, не тревожься, ляг да спи! Не печалься, не тревожься, ляг да спи!

Слез юноша с коня, на песок лег и вмиг уснул. Так притомился, что и не слышит ничего. Долго спал, а как проснулся, смотрит: лежит он на спине у огромной рыбины. Она его на самую середину реки вывезла и против течения плывет. Испугался юноша, хотел лук да стрелы приладить, спрашивает:

— Рыба, рыбина, чего тебе от меня надобно?

Подняла рыбина голову, заходила, заиграла на ней чешуя. Смекнул тут юноша, что не отмель это песчаная, а чешуя рыбья.

Отвечает рыбина, да так ласково:

— Положи, добрый юноша, лук, убери стрелы, отвезу я тебя к осыпи красной. Убери стрелы, положи лук, я тебе помогу гадов ядовитых одолеть, чтобы яд в реку больше не пускали, мою родню не отравляли!

Отлегло у юноши от сердца. Убрал он лук да стрелы, на ноги встал, коня под уздцы держит, на рыбьей спине плывет. Расправила рыба плавники, хвостом вильнула, с попутным ветром вперед устремилась, волны разрезает. Вот и осыпь красная. Соскочил юноша с рыбьей спины на берег, коня крепко-накрепко привязал, сам в траве схоронился, вперед глядит. Видит — скала огненно-красная прямо в небо воткнулась. А вокруг осыпь каменная, дым густой да огонь свирепый. Из-за огня два удава огромных головы высовывают, все четыре стороны оглядывают. Понял юноша, что один из них и сгубил отца его да деда. Досадно юноше, что не может он одним махом удавов убить: так пламя бушует, что к ним и не подступишься. Стрелок он меткий, да чересчур далеко осыпь, из лука не достанешь. Растревожился юноша, а придумать ничего не может. Вдруг вспомнил, что мальчик на ослике ему говорил: только в Праздник дракона в самый полдень можно месть совершить. Смотрит юноша на солнце, ждет терпеливо. Идет время — капля за каплей падает, солнце по небу медленно-медленно движется. Вот тень от деревьев прямехонько на юг повернула, вдруг небо все черными тучами покрылось, гром громыхает, дождь на землю падает. Такой случай раз в тысячу лет бывает. Принялся тут юноша стрелы ядом мазать, вскочил на коня, к красной осыпи помчался, голова вся в поту, у коня круп словно водой облит. Скачут они, скачут, а до осыпи все еще далеко — не долетят стрелы. Тут как раз полдень миновал, небо опять ясным стало, дождь не льет, гром не гремит. Проснулись удавы, царь да царица, поняли, что мститель пришел, глаза выпучили, на все четыре стороны глядят. Увидали, что Лю Юн-цзюнь лук натянул, прямо на них мчится, как заорут, как закричат:

— Ах ты, раб, за смертью, что ли, пришел!

А Лю Юн-цзюнь на коне сидит, не шелохнется, грудь выпятил, плечи могучие расправил, натянул лук и отвечает храбро:

— Это ты, царь-удав, моего деда убил, это ты отца моего сгубил. Отомщу я тебе нынче!

Усмехнулись холодно царь да царица и говорят:

— Эй ты, волосатый мальчишка, какие такие за тобой водятся таланты, что осмелился ты явиться нам мстить? Да тебя, пожалуй, не хватит, чтоб нам дырки между зубами заткнуть. Испокон веку Чанбайшань — гора змеиная, змеиной и останется. Кто позарится на нее, того не пощадим, с корнем, как траву, выдернем.

Перевернулся тут царь змеиный, голову с осыпи свесил вниз, после сам наземь упал, чуть не пол-леса придавил. Затрещало все вокруг, аж горы задрожали. Перевернулась царица змеиная, голову с осыпи вниз свесила, в реку свалилась. Загрохотало вокруг, вода в реке до самой середины горы поднялась. А Лю Юн-цзюнь хоть бы чуточку испугался! Наоборот — еще сильней коня погоняет, птицей вперед летит. Мчатся ему навстречу цари-удавы, кричат:

— Напьемся мы твоей кровушки, мяса твоего отведаем, косточки твои разгрызем.

Отвечает им храбрый юноша громким голосом:

— Вспорю я вам брюхо, кожу сдеру, глаза вырву, чтоб жемчужины добыть, которые в ночи светятся.

Не стали змеи дожидаться, пока юноша стрелы пустит, пасти разинули, собрались юношу отравить духом зловонным, ядовитым. Да налетел тут ветер буйный, листья с деревьев сдул, по небу их плясать пустил. Укрыли листья старой березы все небо, солнце спрятали, змеям глаза застлали, ничего не видят змеи.

Растревожились тут царь да царица, поскорей уши выставили, услышим, думают, с какой стороны Лю Юн-цзюнь придет, дух ядовитый на него выпустим. А тут откуда ни возьмись вороны налетели — туча целая, как стали каркать, по всей горе только и слышно: кар-кар-кар! Кар-кар-кар!

Пуще прежнего цари змеиные растревожились, думали хвостами взмахнуть, юношу насмерть прихлопнуть. А хвосты их лоза старая тысячелетняя давным-давно крепко-накрепко к земле привязала. Настиг тут Лю Юн-цзюнь удавов. Положил на тетиву две стрелы, разом запели стрелы: coy, coy, царю да царице змеиным прямехонько в головы угодили. Стали змеи от боли по земле кататься, будто жернова каменные, весь лес измололи, с землей сровняли. После о красную осыпь каменную биться начали. Загрохотало все вокруг, понеслась осыпь каменная вниз, удавы так и остались на земле лежать. Стрелы свои юноша ядом намазал, вот и подохли удавы.

Вдруг с самого края осыпи толстый мальчишка с красным мешочком выскочил, волосатого ослика на поводу тащит. Этого мальчишку Лю Юн-цзюнь во сне видел. Идет мальчишка, а сам то и дело оглядывается, ослику своему кричит:

— Пойдем воды попьем, пойдем воды попьем!

Подбежал к мальчику юноша, красной ниткой связал его и ослика, вмиг превратились они в редкостные сокровища, в два корня целебных: жэньшэнь — человечий корень, да шоушэнь — звериный корень. Побежал юноша дальше, вырвал у царей змеиных все четыре глаза — добыл сокровище редкостное, жемчужины, которые в ночи светятся.

Настали в горах мир да покой, травы, деревья, птицы, звери — все радуются. Камни и те головой кивают, улыбаются. Сдохли царь да царица-удавы, никого больше не проглотят, никого не обманут. Лягушки, вороны, птички банчуйняо, сороки, старая береза да тысячелетняя лоза — все юношу с победой поздравляют, скачут, поют. А юноша их за помощь благодарит.

Сел юноша на коня, домой отправился. Услыхала мать, что сын обоих змеев одолел, к груди его прижала, плачет и говорит:

— Удалось тебе, сынок, сделать то, чего не смогли твой отец и дед.

С той поры к горе Чанбайшань все больше и больше людей тянется, кто охотой промышляет, кто целебный корень ищет. И все прославляют храброго юношу Лю Юн-цзюня, который удавов изничтожил, все наперебой про него рассказывают. А когда через много-много лет люди в те места пришли, где Лю Юн-цзюнь с удавами дрался, осыпи красных камней уже не было. Только камни в горах кровью змеиной окрасились, и назвали люди те места Красным ущельем. Сами удавы в белый камень превратились, двумя длинными хребтами вытянулись, и назвали те хребты Манванлин — хребты Царей-Удавов.